Вызревшее слово Владимира Скифа

После окончания Тулунского педучилища восемнадцатилетний Владимир Петрович Смирнов вернулся в родную деревенскую школу, где ему пришлось преподавать в том числе и тем ребятам, с которыми прежде вместе играл в лапту. Многие его однокашники остались в стенах Харикской средней школы, где ввели одиннадцатилетку, в то время как Володя уже после седьмого класса решил приобрести профессию. Молодой и ретивый педагог брал на себя огромные нагрузки. Он вел во многих классах географию, возродил черчение, рисование, физкультуру, которые давно некому было вести, брался за классное руководство. По воскресеньям, когда начинающему учителю хотелось подольше поспать, к его дому спозаранку приходили подопечные, надеясь на интересные затеи или путешествия по окрестностям посёлка Лермонтовского вплоть до знаменитого Красного озера, где проходили колчаковцы. Когда Владимир стал школьным учителем, мама Надежда Прокопьевна очень гордилась сыном.

Потом была служба в армии. В морской авиации, в 50-м отдельном гвардейском дальне-разведывательном авиационном полку. Здесь наш сибиряк выиграл поэтический конкурс всего Тихоокеанского флота. Здесь же пережил одно из первых разочарований, связанных с типичностью своей фамилии. Послал стихи на конкурс в «Комсомольскую правду». С нетерпением ждал почтальона с новой газетой, надеялся увидеть свое сочинение. Наконец, долгожданный номер прибыл. А в нем – стихотворение Владимира Смирнова (город не указывали).

- Хорошее стихотворение, но не мое! – вспоминает Владимир Петрович. – Я до сих пор его помню. Оказывается, его написал мой тезка и однофамилец. Такая досада. Подобные сюрпризы потом не раз происходили. И, в конце концов, я решился взять псевдоним. Скиф – это «Смирнов, который изменил фамилию».

Демобилизовавшись, молодой поэт пришел поступать на журналистику в Иркутский госуниверситет. Для приема требовались публикации в прессе. У абитуриента Смирнова их не было. Зато был на руках издательский договор на первую книжку стихов. Заведующий отделением журналистики Павел Викторович Забелин весело удивился: «Ну, надо же! Такой же, как у меня. У меня тоже выходит первая книга!» И весомо добавил: «Примите документы у поэта!»

Годы учебы запомнились как время бурных творческих кипений. Ещё до выхода в свет первого поэтического сборника «Зимняя мозаика», Владимир стал завсегдатаем одного из самых известных в Иркутской области литературных объединений ─ литературного клуба «Парус», которым руководила большой знаток и любитель поэзии радиожурналист Иркутского авиазавода Алла Алексеевна Чаркова.

- Она очень много нам давала в смысле выразительных возможностей слова, - рассказывает поэт. - Занятия с ней помнятся как настоящие открытия и долгие годы спустя. Была, например, такая необычная игра. Алла Алексеевна предлагала нам сочинения известных авторов, из которых заранее убирала эпитеты. Мы должны были сами попытаться их вставить в ткань строки, найти, угадать, какие слова лучше всего подходят в данном тексте по смыслу и настроению. С одним из шедевров Блока мы долго бились. Но тех самых, блоковских, гениальных, обжигающих прилагательных так никто и не нашел. В них был такой огонь!

Когда случалось, что Алла Алексеевна похвалит какой-то мой очередной опыт, и я видел, что у нее загорались глаза, у меня словно крылья вырастали. И очень хотелось писать, учиться, расти. Амбиций у меня больших никогда не было. Мне уверенность придавали оценки других людей. Это им я обязан, если создал что-то стоящее. И еще тому, что был всегда верен поэзии. Однажды ею заразившись, я уже не мог «излечиться». Что тут поделаешь, если она, по меткому выражению Маяковского, «существует – и ни в зуб ногой!» Поэзия стала для меня и огромной любовью, и профессией, и судьбой, и всей жизнью, по большому счету. Думаю, только, когда служишь ей безраздельно, рано или поздно приходит успех. 

Успех к Владимиру Скифу пришел. Как он считает, не так давно. И, прежде всего, он связан с выходом сборника «Русский крест» в поэтической серии «Золотой жираф» - одной из самых значительных на поэтическом Парнасе отечества. В этой серии издавались Юрий Кузнецов, Франческо Петрарка, Джон Донн, Владимир Высоцкий, Расул Гамзатов, Владимир Костров, Лариса Васильева, Владимир Солоухин, вышла книга стихов «Образ Гумилёва». Попасть в ряд таких имен и талантов – большая честь  и награда для нашего земляка. А сейчас в издательстве «Вече» начата работа над удивительным экспериментом Владимира Скифа. Он перевел «Слово о полку Игореве». Мысль сделать такую попытку впервые закралась в душу поэта в 1986 году, когда торжественно праздновалось 800-летие шедевра древнерусской словесности. Тогда был выпущен большой подарочный том с исследованиями и поэтическими переложениями этого удивительного произведения. В нем были переводы, известных классических поэтов – Жуковского, Бальмонта, Заболоцкого, а так же впервые опубликован перевод современного поэта Игоря Шкляревскиого. Позже Владимиру Петровичу попался ещё один перевод молодого поэта Андрея Чернова. А почему бы и мне не рискнуть  и сделать свой перевод, подумалось тогда Скифу. Но зерно этой дерзкой идеи оказалось прорастающим долго и втайне. Первые наброски поэт уничтожил сам, на какое-то время отстранившись от этой работы. Но, как он определил позднее,  порой «работа идет помимо нас». И она шла, долгие годы, вызревая вместе с жизненным опытом и литературным мастерством. Реально переводом Владимир Петрович занялся в 2000 году. Закончил в 2005.

- Мне очень помог удивительный писатель Глеб Пакулов, автор романа «Гарь» о протопопе Аввакуме. Он консультировал меня как непревзойденный знаток реалий того времени. Благодарен я и писателю-краеведу Ивану Ивановичу Козлову. Предисловием к моему переводу стали размышления о «Слове» Валентина Григорьевича Распутина под названием «…И русская душа», взятые мною для московского издания с его разрешения. А статью Юрия Кузнецова об этом великом памятнике «Великая русская загадка» порекомендовала сделать послесловием его вдова Батима. Спасибо им огромное! Я не был уверен, что книга все-таки родится, но, видимо, уже вскоре она увидит свет. Сейчас решается вопрос о том, как ее иллюстрировать.

Владимир Петрович во время нашего долгого и обстоятельного интервью называет множество имен, известных и совсем не прославленных. Он с удивительной теплотой и восхищением говорит обо всех, с кем его по-доброму сводила судьба, кому он за что-то благодарен. А на благодарность он щедр. Может быть, поэтому и жизнь была к нему щедра на хороших людей. Мой герой бывает несказанно рад, когда удается сделать что-то полезное или сердечное для них, в меру сил ответить добром на добро. Делом чести недавно стало для Скифа принятие в семью Союза писателей Ивана Васильевича Фетисова – того самого в прошлом редактора Тулунской городской газеты, который впервые опубликовал стихи Володи Смирнова о Гагарине.

- Ивану Васильевичу уже 83 года. Он автор замечательных повестей «Не вините беркута» и «Крест на черной грани». Не хотели принимать из-за преклонного возраста. Но что это, скажите, пожалуйста, за причина такая? Разве у творческого человека есть возраст? Вот и Денису Цветкову отказали в приеме – удивительному поэту, фронтовику. Я письмо написал руководству Союза писателей России, и эту досадную ошибку удалось исправить. Обоих ветеранов 22 марта в Москве приняли в Союз писателей. Мы устроили чудный праздник. Оба наши новичка – и прозаик, и поэт – сидели рядышком, счастливые, в орденах и сединах. Денис Иванович стал рекордсменом. Он – единственный, кого приняли  в писательское сообщество в 89 лет! Это большая и заслуженная радость.

- А молодежь пополняет ваши ряды, Владимир Петрович?

- Конечно! И какая молодежь! Вы только послушайте! – и Скиф начинает с воодушевлением читать из сборника совсем юного ангарчанина Василия Попова. Строки, в самом деле, неожиданной глубины и удивительной образной свежести. – Мы этого мальчика тоже недавно приняли, - поясняет председатель Иркутской областной писательской гильдии. – Дали ему рекомендацию в литературный институт имени Горького, добились для него стипендии Министерства культуры. Чудесные есть таланты среди молодежи. Вот Юлия Ольховская из Шелехова, Женя Калугина из Ангарска, Надежда Анучина из Усть-Илимска. Мы их стараемся всячески поддерживать.

- Но Вы понимаете, что обрекаете молодых людей, в сущности, на бескормицу?

- Наверное, Вы правы. Но обрекаем их не мы, а просто доля у них такая, если уж призваны литературе служить. Наверное, в искусстве сытость и талант редкие союзники. Сегодня издательская политика стала циничной до абсурда. Даже у признанных и заслуженных писателей, таких, как Распутин, рукописи покупают за неприлично скромные деньги. А уж с повторных тиражей и вовсе гонораров ждать не приходится. Замечательный писатель Николай Коняев, автор романа о расколе русской церкви «Авакумов костёр», книги о Николае Рубцове «Вологодская трагедия», рассказал мне, что вынужден издавать не меньше двух солидных книг в год, чтобы как-то сводить концы с концами. То есть поставлен в каторжные условия. А уж начинающим вообще приходится за издание своих книг платить самим. Это в голове не укладывается. Я вспоминаю советское время. Все было с точностью до наоборот. Мне, еще совсем молодому, уже платили хорошие гонорары. За один из своих «зрелых» сборников я получил четыре тысячи рублей. Это «Жигули» можно было купить. Теперь о таких заработках и мечтать не приходится. Зато так называемые «раскрученные» авторы получают миллионные вознаграждения за свое ходовое «чтиво». Был я как-то на отдыхе за границей. Соседом моим по гостиничному номеру оказался, что называется, «новый русский». Он взял с собой скуки ради книжку «Бандитский Петербург». Когда настал момент нам уезжать, я, как обычно делаю, зная свою рассеянность, пошел обследовать помещение. Вижу, в туалете мой товарищ забыл этот самый бестселлер. Я ему напомнил, а он кричит из коридора: «Петрович, брось ее в мусорное ведро!» Вот – красная цена этих громадных тиражей и баснословных авторских доходов.

- Писательский фарт – дело тонкое. Гришковец вот сегодня очень популярен и успешен. А ведь свою изумительную пьесу «Как я съел собаку» писал на каких-то бухгалтерских бланках, бумаги купить было не на что.  А у Вас, Владимир Петрович, был когда-нибудь период отчаянного бессеребреничества?

- Я в первые годы незабвенной постперестроечной смуты самый первый из иркутских работников пера вышел на улицу свои книги продавать.

- Это что, буквально, что ли?

- Именно. Я встал со своими книжками на Урицкого. Пока собирался, помню, меня дня три трясло. А как решился – так успокоился. И не так страшен оказался черт, как его малюют. Один раз, правда, на жаре меня сердчишко подвело. Со мной люди в «Военной книге» отваживались. Потом я был умнее, без лекарств на торжище не ходил. Столик себе поставил на асфальте, табуреточку.

- И как дело шло?

- Поначалу люди, увидев меня, что называется, «на панели», просто столбенели. Кто-то подходил удостовериться, точно ли это я. Потом попривыкли, останавливались, чтобы поговорить. Возникали какие-то знакомства, случались живые эпизоды. Я тогда на Урицкого, да еще в писательских поездках по области умудрился продать 12 тысяч своих сборников. Недешево, между прочим. Кормил семью. Потом в газете у Баталиных «Честное слово» очерк написал «Как я сидел, или размышления уличного книготорговца».

- Случались казусы?

- Разные были моменты. Однажды девушка подошла, уверенная такая, «упакованная».

- Че продаем? – спрашивает.

 - Себя, - отвечаю, и книжку свою поворачиваю портретом к ней.

- Похож, - говорит. – А что это?

- Пародии.

Она полистала и купила. Бросила крупную купюру и сдачи не взяла. Я ей вслед кричу: Возьмите сдачу! А она:

- Сдачи не надо!

Я спрашиваю: ─ Почему! А она: ─ Такова такса!

А в другой раз обратилась ко мне пожилая женщина:

- Это Вы свои произведения продаете? Я у Вас куплю, Владимир Петрович!

Тут только я узнал в ней учительницу моих Даши и Саши – Нину Алексеевну Озерову.

- Ну, что Вы, - говорю, - Нина Алексеевна! Я Вам с удовольствием подарю.

- Нет, я заплачу непременно, Владимир Петрович! – и мы несколько минут рядимся. Потом нашли все же компромисс. Одну книжку – в подарок, другую – как товар. На том и помирились.

- А помните, там на улице играл аккордеонист, инвалид на коляске? Саша Зубов. Ему хорошо подавали, не жалели за веселье души. Как-то он подкатывает ко мне, такой довольный, видать, удачный был день. Саша уже где-то выпить успел.

- Петрович! Я у тебя книжки куплю!

- Да не надо Саша, возьми в подарок.

- Тут Саша с достоинством вынимает из-за пазухи смятый ком денег, отщипывает от него какую-то часть и гордо – мне на столик. «Я, - говорит, - больше твоего зарабатываю!» Взял книжки и отчалил с ними, улыбаясь. А я подумал, и в самом деле, чем-то мы с ним сродни. Обоих улица кормит. Оба настроение хорошее продаем. Оба творим для безымянного адресата.

- Сразу вспомнилась «Слава – яркая заплата На бедном рубище певца». В чем, по-Вашему, богатство и бедность поэта?

- Ну, тут у каждого свое мерило этим вещам. Для меня бедность, наверное, это когда у тебя нет читателя. Меня такая беда, вроде, миновала. Читатель был и есть. И еще, надеюсь, будет. А богатство, прежде всего, конечно, в книгах. У меня их уже семнадцать. И еще детьми я богат. Их у меня четверо. И все талантливые, любящие, с красивой душой. Внуки растут. Стихи пишутся. Поэзия жива, все больше появляется новых ярких дарований рядом с нами. Поэзия – она, как хлеб, для человека с умом и сердцем. В ней – и сокровище поэта, и отрада читателя, и душа народа.

Марина РЫБАК

Фото Марка РЫБАКА